Дело было на первом курсе, причём в первой его половине. Я не составлял исключения из многотысячной армии будущих офицеров, которых на первом году службы прозвали «без вины виноватые». Это я к тому, что за первые полгода побывал в увольнениях раза три-четыре. Да и то, настоящее увольнение было одно – в день Присяги, когда приезжали родители. Нас тогда отпустили до утра, чтобы потом незамедлительно вытрясти мамины пирожки через марш-бросок в лагерь. Так вот остальные увольнения были в виде походов в строю, оберегаемом спереди и сзади флажковыми, в Дом офицеров на праздничный концерт для массовости (это в лучшем случае, а в худшем – например, в музей Октябрьской революции). Но увольнение, о котором я собираюсь сейчас рассказать, было совершенно особым. Точно не помню, но, по-моему, это была суббота. С утра, как обычно, прошел ПХД (на всякий случай напомню – парко-хозяйственный день), а может, ещё спортивный праздник был. После обеда редкие счастливчики были отпущены в увольнение (после десятка построений и проверки внешнего вида). С легкой грустью проводив боевых товарищей, я бесцельно плёлся мимо тумбочки дневального. И тут меня окрикнул курсовой офицер – капитан Власюк. В этом месте придется сделать лирическое отступление по персоне нашего курсового (5 и 6 группы). В то время это был весьма атлетичный дяденька, кажется мастер спорта по гиревому спорту. И имел он на этом своём увлечении пунктик, или как сейчас говорят «бзик». Да простит мне такую вольность в изложении мой бывший курсовой, кстати, уважаемый мной и многими курсантами за справедливость. Бывало, построит курс сразу после утреннего подъема и, не дав нам справить естественные надобности, минут 15 рассказывает о пользе гиревого спорта. Ещё он любил говорить, что надо побольше нагружать наши полевые сумки книгами потолще – попутная тренировка! Наверное, были ещё какие-то забавные моменты, но в памяти всплыли только эти. Итак, останавливает меня курсовой: - Товарищ курсант! Хотите в увольнение? Чувствуя какой-то подвох, я мялся и молчал. Не выдержав моей затянувшейся паузы: - Надо сходить в ближайший магазин за солью. - Э-э-э … - Возьмёте у каптёрщика самый большой чемодан. – (в таких у нас секретчики носили тетради и учебники на всю группу). – Вот вам 2 рубля, купите, сколько влезет в чемодан, будем генеральскую аллею посыпать. Увольнительную выписываю до 18:00, быстренько сбегаете и можете даже в кино успеть сходить. Ближайшая булочная на пересечении Греческого проспекта и улицы Некрасова находилась, я думаю, в полукилометре от КПП училища. С пустым чемоданом этот путь я проделал довольно быстро. А вот в дверях булочной завис надолго. День субботний, посетителей много, а мне хотелось улучить момент, когда никого не будет. Я почему-то очень стеснялся, представляя, как я буду говорить продавщице: - Мне, пожалуйста, полный чемодан соли! Так и не дождавшись одиночества, я, краснея и обливаясь липким потом, промямлил что-то вроде: - Вот сюда соль … - Што-о-о? - Ну, соль. - Какую, по 6 копеек? - Да, наверное. - Сколько? - Сколько поместится. Врать не буду, сейчас не помню, сколько было пачек, но мне казалось, что чемодан весит килограммов 25. И вот началась моя долгая-долгая дорога обратно. Весил я тогда чуть больше, чем пара таких чемоданчиков, и вы можете представить, как я его нёс: тащил двумя руками между ног, толкал перед собой, тянул за собой на буксире. Надо ли говорить, что ни в какое кино я не пошёл. А когда я втащил этот ужасный груз на третий этаж казармы, оказалось, что я еле-еле уложился в срок, указанный в увольнительной записке. Вот такая соль земли. Вы спросите, почему земли? А я скажу, потому что эту соль потом высыпали на землю, и перед этим чемодан с солью я волочил по земле. 18.10.2005 г.